Выпускник МФТИ, а ныне студент журфака МГУ Сергей Заварин продолжает делиться воспоминаниями о Физтехе в своем блоге. В этот раз Сергей рассказывает о своем опыте изучения теорфиза. Редакция Потока публикует материал с согласия автора.
В жизни почти каждого студента Физтеха на третьем курсе наступает теорфиз.
Все мое изучение теоретической физики легко умещается в один абзац. В ночь перед экзаменом пятого семестра я открыл Ландафшица. Прочитал первую главу. Ни черта не понял, но искренне восхитился написанным. Прочитал еще раз. Снова ничего не понял. “Зачем я это делаю?” — подумал я и лег спать.
На самом деле, если всерьез задаться такой целью, то написанное господами Ландау и Лифшицем вполне можно понять — во всяком случае, что касается первых пяти томов. Однако, на это надо угробить уж очень много времени, по крайней мере по сравнению с остальными предметами.
Семинаристом по теории поля у моей группы был Мельниковский: адекватный преподаватель не без чувства юмора, строгий, но справедливый. От старшекурсников мне удалось узнать, что задания он принимает крайне медлительно и неохотно, что сулило определенные проблемы при допуске к экзамену. Я вполне резонно рассудил, что мне ни к чему лишний геморрой (при наличии двух работ и КВН), и по многочисленным рекомендациям перевелся к господину Вайнбергу — пожилому и очень мягкому к студентам преподавателю.
За семестр я не посетил ни одной пары, но в начале декабря добросовестно пришел сдавать задание. Естественно, стратегически грамотно пошел отвечать последним.
Если на первых двух курсах я списывал задания у одногруппников, параллельно разбираясь в сути предмета (при наличии такой необходимости), то на третьем меня осенило — можно же просто брать тетради ребят, которые уже все сдали! Кто-то из моих знакомых переклеивал обложки, я же просто отрывал их, минут пятнадцать упражнялся в копировании почерка, после чего писал свою фамилию и номер группы на первой странице.
Нет, меня ни разу не спалили. Бывало, преподаватели оставляли пометки на страницах, тогда я просто жирно замазывал их ручкой и делал приписки сверху, якобы ошибался в расчетах, когда решал задачу (да, предварительно находя такую же ручку).
И вот я начал сдавать задание по чьей-то тетради. Несколько первых задач прошли под молчаливые кивки. Задаче на третьей я получил уточняющий вопрос и каким-то образом нашел что ответить. Где-то на пятой мы зарубились на тему критериев применимости чего-то там.
А по истечении то ли семи, то ли восьми задач я услышал слева от себя тихое посапывание. Преподаватель уснул.
Владимир Маркович сидел на соседнем стуле, слегка согнув спину и опустив голову, и меньше всего был похож на человека, которому интересно слушать суть решения задач по теорфизу. Мне было его искренне жаль, ведь только из-за моего раздолбайства он до сих пор сидел в одной из аудиторий, а не ехал домой.
Я был слегка растерян, потому что не совсем понимал, что делать в этой ситуации. Уйти по-английски? Принести кофе? Проставить самому себе все оценки? Тоже вырубиться? Мой друг Саша Павлов, наверное, сделал бы селфи.
Минут пятнадцать я неподвижно сидел, боясь пошевелиться, тем самым предоставив ему возможность хоть немного отдохнуть. Потом аккуратно перелистнул тетрадь страниц на десять вперед и несколько раз громко кашлянул. Он открыл глаза и сфокусировал взгляд на тетради.
— Так, Сергей, напомните, это какая задача?
— Двадцать седьмая, — соврал я. — Предпоследняя.
— Ага, ну, в принципе, все понятно. Давайте проставлю Вам задание, — он потянулся за ведомостью.
На тот момент я даже не предполагал, насколько удачным окажется решение сменить семинариста. Я сдал оба задания в несколько заходов в общей сложности за полтора часа. Моя группа ходила к Мельниковскому почти месяц и практически в полном составе не допустилась до экзамена.
Наше торжественное воссоединение состоялось на пересдаче, поскольку экзамен я провалил в образцово-показательной манере.
Система была такой: наш поток разбили на несколько частей и рассадили в разные аудитории. В каждой находилось несколько преподавателей, и сдавать можно было только им. Еще имелся вариант уйти отвечать лектору, но у нас лекции вел Воронов, и никто не горел особым желанием сдавать ему.
Когда самый шарящий из моих знакомых в этой аудитории получил всего лишь хор (5), я понял, что надо как-то спасаться. Я подошел к преподавателям и сообщил, что хотел бы сдавать лектору.
— Воронову? — недоверчиво уточнил один из них. По аудитории разнеслось пару саркастических смешков.
— Воронову, — уверенно ответил я.
— Ну ладно, держите зачетку.
Через пару секунд я стоял в коридоре, держа в руках зачетку, билет, написанный ответ на билет и полную свободу действий в плане выбора своей дальнейшей судьбы. Для начала я потратил минут десять на то, чтобы досписать билет, а затем отправился бродить по аудиториям в поисках халявного преподавателя, попутно придумывая варианты отмазок на вопрос, почему я ушел сдавать лектору, а сдал в итоге другому человеку.
Проблема заключалась в том, что в тех аудиториях, где сидели халявные преподаватели, мне пришлось бы торчать в очереди часа полтора. И по-хорошему так и нужно было сделать, но мне не терпелось закончить все побыстрее. Наконец я увидел, как кто-то из знакомых сдает человеку, который внешне был похож скорее на моего одногруппника, нежели на преподавателя. И почему меня не смутило, что как раз к нему никакой очереди не было?
Гец раскусил меня минуты за три. До этого я очень много про него слышал, но не удосужился узнать, как он выглядит. Очень-очень зря.
Я начал отвечать на билет, но он, покачав головой, заявил, что это все неинтересно, после чего написал что-то на чистом листе бумаги.
— Можете доказать? — он безэмоционально посмотрел на меня из-под очков.
— Сейчас, я подумаю… — минут пять я напряженно вглядывался в написанное, но ни смысл, ни происхождение этих закорючек не были мне известны. Я честно расписался в собственном бессилии.
— Ладно, а вот это решите? — он написал еще несколько строчек. Черт побери, мужик, умоляю, пиши по-русски, ни хрена ведь непонятно!
Зеленый цвет, который действительно успокаивает
В общем, пересдачу принимали Гец, Воронов и Мельниковский. Шикарный выбор, да? И если бы я в начале семестра не ушел от последнего к другому семинаристу, то, видимо, отправился бы на еще одну пересдачу — как и большинство из тех, кто сдавал Гецу или Воронову.
К пересдаче я заботал теорминимум, пару других вопросов, несколько типов задач — этого всего хватило примерно на час общения с Мельниковским, который милостиво согласился принять у меня экзамен, с третьей попытки поддавшись на мои уговоры.
Знаний хватило на час, а экзамен длился примерно три с половиной. Оставшееся время я пытался спасти себя максимальным насыщением своей речи огромным количеством бессмысленных речевых оборотов. Выглядело это примерно следующим образом:
— Сергей, вот вы мне уже полчаса пытаетесь рассказать про запаздывающие потенциалы, но я ничего не понимаю. Давайте внесем ясность: энергия поля запаздывающего скалярного потенциала положительна или отрицательна?
— Безусловно, это вполне резонный вопрос, однако, все же не будет лишним отметить, что ровным счетом к нему я и вел в своих последних размышлениях, поскольку в конечном счете все теоретические выкладки в данной ситуации приводят ко вполне определенному результату. Тем не менее, как мы оба с Вами прекрасно понимаем, исходя из уже изложенного, в данной ситуации ничтоже сумняшеся судить однозначно о подобном вопросе, равно как и многих других, было бы несколько безрассудно, хотя, само собой, не вызывает никаких сомнений то, что теоретическая физика — наука точная, однако не безапелляционная…
— Так положительна или отрицательна?! — воскликнул преподаватель.
— Положительна, — брякнул я наугад, увидел, как у него дернулась щека, и моментально продолжил, — но не в данном случае, конечно, это только если пренебречь многими сопутствующими факторами. А так, конечно, отрицательна.
На исходе третьего часа нашей беседы Мельниковский не выдержал, хлопнул рукой по парте и заявил, что больше не намерен слушать эту пустую болтовню и потребовал четких и однозначных ответов на свои вопросы.
— Безусловно! — я доверчиво округлил глаза.
— Выведите мне теорему Пойнтинга, — я с умным видом начал собирать на бумаге остатки своих скудных знаний. Спустя пару минут он бросил взгляд на листочек. — Что это такое?
— Теорема Пойнтинга. Я взял на себя смелость записать ее еще и в интегральной форме.
— Да, это похвально. Но я попросил вывести ее, а не просто записать формулу.
— Видите ли, перед тем, как осуществить вывод этой основополагающей теоремы, нельзя не коснуться фигуры самого Пойнтинга. Как мы оба с Вами знаем, на его исследовательскую работу значительное влияние оказала юность в австрийском городе Грац — он родился там в 1774 году…
Джон Генри Пойнтинг родился в 1852 году в Британской империи. Но я этого тогда не знал, а выкручиваться как-то надо было.
Глаза Мельниковского налились кровью. Он пожевал губами, как бы смакуя слово “пересдача”, которое дамокловым мечом висело надо мной последние несколько часов (последние несколько лет, если уж быть честным), но меня спас случай.
— Лева! — призывно протянул из-за двери чей-то старческий голос, и в аудиторию заглянула пожилая женщина. — Левушка, ну долго тебя ждать? Все уже собрались, ты один студентов мучаешь!
Кто-то на кафедре теоретической физики праздновал свой День рожденья. Мельниковский махнул рукой.
— Ладно, что-то ты все-таки знаешь… — он вывел в экзаменационной ведомости удовл (4). — Что у тебя в семестре было?
— Хор (5)! — гордо выпалил я.
— Так что, у тебя в итоге хор выходит??? — итоговая оценка считалась как среднее арифметическое. — Блин, надо было удовл (3) ставить…
Теорфиз на этом не закончился, и ровно через год на экзамене уже по квантовой механике я еще раз выставил себя полным идиотом.
Напросившись к добрейшей души Иванову, я почувствовал колоссальный прилив радости – он же не ставит пересдачи в принципе! Осознание этого факта принесло чувство невероятной эйфории, которое меня и погубило.
Пока я отвечал билет, он очень долго хмурился и в конце концов уточнил, на какой именно вопрос я сейчас отвечаю. Мало того, что мне хватило ума признаться в том, что я тупо вытащил не ту «бомбу», так еще и на все дополнительные вопросы я только улыбался и досадливо разводил руками.
До этого я никогда так не делал, не знаю, почему меня переклинило. Обычно если я не знаю правильный ответ, то либо плавно свожу разговор к той теме, которая мне известна, либо начинаю уверенно загонять какую-нибудь чушь, либо пользуюсь одним из примерно тысячи способов списать. В общем, в такой ситуации нужно делать все, что угодно, но только не признаваться в отсутствии знаний.
Иванов тащил меня как мог. Каждый вопрос был легче предыдущего. В конце концов, он спросил у меня определение коммутатора, которое, конечно, должен знать любой из сдающих квантмех, и которое я мог бы вспомнить, если бы подумал хоть минуту. Вместо этого, я только пожал плечами и нетерпеливо подсунул ему зачетку.
— Сергей, я все могу понять, — тихо произнес он, занеся руку над экзаменационной ведомостью. – Но не знать, что такое коммутатор… Я просто не имею права поставить Вам «три».
Дрожащей рукой он вывел в ведомости «неуд», десятый для меня на Физтехе. Я испытывал сильное чувство стыда за то, что принес преподавателю такие моральные переживания. Я ведь знал, что он фанатично предан своему делу, можно было бы и посерьезнее отнестись. Не удивлюсь, если это вообще был первый «неуд» в его жизни.
Пересдача запомнилась только тем, что мы сдавали вместе с Яшиным, с которым учились в параллельных группах – препод сидел между нами, и вертел туда-сюда головой в надежде получить хотя бы один дельный ответ аж на двоих студентов. Увы. Где-то через полчаса мучений он заявил нам, что, в принципе, башка на плечах у нас обоих есть, что-то мы соображаем, но ведь и учиться тоже надо. После чего предложил дать нам время на подготовку, поставив сейчас пересдачу, и выразил уверенность, что через неделю мы без проблем сдадим на «хор».
— Эммм, видите ли, в чем дело, — я попытался помягче объяснить, что никакой «хор» не стоит недели ожидания, и что меня в принципе все эти оценки не очень интересуют. – К сожалению, эта четверка может испортить мне зачетку.
— В смысле?
— Ну вы же знаете это старое студенческое правило? Сначала ты не работаешь на зачетку, а потом она работает против тебя, — с этими словами я аккуратно подвинул к нему ведомость. Он пролистал мою зачетку, тяжело вздохнул и молча поставил тройку.
— А может быть, все-таки я сейчас попробую сдать на «хор»? – аккуратно спросил Яшин. Мой друг намного чаще меня ставит перед собой амбициозные задачи. И намного реже рассчитывает свои силы.
Через полчаса он понуро вышел из аудитории с тройкой, из-за чего был вынужден следовать в общагу под аккомпанемент моего громогласного хохота. Под этот же аккомпанемент, собственно, прошли все мои четыре года в МФТИ.
P.S. Добивая этот текст, я вспомнил реакцию некоторых своих знакомых на два похожих поста (этот и этот), которая немного удивила и сильно насмешила меня.
Поэтому мне остается только добавить, что я нисколько не горжусь этими и другими историями, не наслаждаюсь собой в них, и меньше всего хочу, чтобы они для кого-то послужили примером.
Но, конечно, мне весело их вспоминать. Может быть, когда-нибудь я расскажу, зачем вообще все это было нужно, и почему все было именно так — на это есть свои объективные и субъективные причины. Как говорится в одной замечательной книге, почти все люди хорошие, когда их в конце концов поймешь. Пускай мне это и не очень-то нужно.
P.P.S. Сегодня мы с блогом в каком-то смысле стали ровесниками — 24 тыс. просмотров. Большое спасибо, что читаете!
P.P.P.S. Если вдруг заинтересуетесь, автор первой картинки — Саша Беляев.